Проза
Несмотря на то, что первая баллада немного смешная - это, все таки, баллада.
МАЛЬБРУК
Как писано в учебниках мудреных,
Америку нечаянно открыли:
Однажды, экспедиция короны,
Испаноговорящая, проплыла
Семь тысяч миль по западным маршрутам
И уперлась в индейские вигвамы.
«O, Diablo!» , - буркнул шкипер почему-то,
Втыкая в черноземы орифламму.
Случайность – жизни вечная реприза:
Задолго до Колумба, храбрый ярл,
Простым географическим капризом
В далекий путь свой снарядил драккар.
«Подобно хитроумному Улиссу,
Я отправляюсь в плаванье по морю.
Над краем света поплевать зависну,
А заодно Америку открою!» -
Так молвил выдающийся географ
Семье, друзьям, знакомым и не очень.
«Я привезу вам из Нью-Йорка негров», -
Заметил он, как будто между прочим.
Со временем сожительствуют слухи –
Днем позже, вездесущая молва
Шептала новости из уха в ухо,
Запомнив лишь последние слова:
«В поход собрался наш Мальбрук, слыхали?
Открыть Америку, за неграми и жвачкой!» –
На лавочках старушки верещали,
А ярл в смущении краснел широкой пачкой.
Секретно прячась, между улочек носились
Таинственными тенями курьеры,
На гордых экспедиторов косились,
За квартал оббегая их карьером.
Заначки доставали мужики,
Их в кассу приносили в ржавых шлемах,
Забыв на время тропы в кабаки,
Не замечая непотребных девок –
К отплытию сюрпризились селяне,
И вот, весной, великий день настал.
На пристани шумели и кричали
В семь сотен глоток люди – был тут стар и мал.
Белели над толпою транспаранты:
«Даешь жевачку, колу, негров и батат!»
Волнуяся, из кучи демонстрантов,
Шел старый вождь – известный демократ.
Он речь повел слегка витиевато
И сыпал выдержками с древних манускриптов.
Платона, Маркса, Фрейда, Энгельса цитаты
Растрогали агору викингов небритых.
Между скупых красот бессмертных изречений
Читалась искренняя гордость за героев.
Они пример для новых, юных поколений
Упорства, доблести – всех мыслимых достоинств.
Как грустно отпускать мужей ученых
В неведомые земли дальних стран.
Ах, если бы не старость, на перроне,
Он отплывающих бы силой удержал.
Примерные супруги нежные отцы,
Стальные витязи без страха и упрека,
Научного прогресса славные гонцы –
Как будет не хватать их бдительной опеки.
Старейшина пол склянки говорил,
А под конец и вовсе бурно разрыдался,
Вцепившись насмерть в дерево перилл.
Его с трибун снимали дюжие охранцы.
Потом держали слово мужики.
Смущаясь сильно, новый меч вручили
Для крепкой предводительской руки,
А каждому матросу – по кобыле.
За ними женщины дарили рукавички,
Расшитые домашние изделья.
Баб много – войнов мало, получилось
По пять на нос, а ярлу целых девять.
И каждая заранее скучала,
Слезами обливаясь, ярлу в ушко
Назвать дитя Мальбруком обещала,
Раз мальчик будет, девочку – Мальбручкой.
Смеряя земляков суровым взглядом,
И мореход вдруг хрюкнул и заплакал.
Сквозь всхлипы мощные в толпу неслось: «Не надо,
Прости, народ, хреновый я Геракл!
Эгоистичной мыслью пожелав
Америку открыть и имя в книжки вставить,
Не знал, как любите меня… Не прав!
Простите, люди, как мне вас оставить?
Ну их к чертям – Америку и негров!
Без них и раньше жил и ноне перебьюсь.
Эй, боцман, выгружай обратно хлебы!
Коней на берег, карты в воду. Остаюсь!»
Случайность с дурью служат нам девизом -
Какая блажь придет - так сразу за нос хвать!
Сколь широка бы ни была харизма,
От глупости плюсов не стоит ждать.
Ну а Колумб, расстроенный ошибкой,
Сказал, искавший в Индию дорогу:
«Мы проскочили, штоль? Видать, спешили шибко.
Ну да Мальбрука обошли – так тоже Слава Богу!»
ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ
Смотрю сквозь муть в граненого стакана
На мерзости запившего мещанства.
Кривые карлы в праздничном убранстве
Сквозь призму стекол расправляют станы.
Бросаю блик тарелки в тусклый взгляд
Сидящего напротив в платье нищем.
В овале света видно, что он дышит,
Хотя и умер много лет назад.
Швыряю ложку в грязную кирасу
Драгуна, спящего в оливковом салате –
Он также гнил внутри, как ржавы его ланы,
Но вот проснулся, начал озираться.
Втыкаю вилку в кисть, чтобы понять,
Чья тут рука лежит на жирных досках.
Запястье боль пронзает жалом острым:
Моя она. Пока еще моя…
Трактирщик хмуро вытирает пол
От заливающих таверну нечистот.
Пройдет минута, день, неделя, год
И мне менять придется это стол.
А может, стол меня на новых разменяет,
Но я тогда об этом не узнаю…
ДОН КИХОТ – СЫНУ
В несчастии и в горести, мой мальчик,
Черпай в глуби души своей те силы,
Которые помогут все напасти
Одной лишь духа волею осилить.
И, ежели ты близок к богохуле,
Устав бороться с миром и с собою,
Не вкладывай руки в ладонь Фортуны,
Купи одежды нового покроя,
Надень и выйди новым человеком –
Влюбленным, гордым, искренним и верным,
Могущим рвать окованным доспехом,
Железом пробивать любые терны.
Будь верен людям, королю и Богу.
На шпаге честь твоя, на слове – совесть.
Впустую не сули единорогов,
А, дав обет, сумей его исполнить.
Не лги – Нечистый ждет проступка,
Чтоб утащить твой образ в бездну.
И уст не унижай лукавым звуком.
Будь взглядом чист и сердцем честен.
Гордись и именем и честью предков –
Наш славный род древней и выше многих.
Дай жизнь на нашем древе новым веткам,
Своим потомкам указав дороги.
Влюбись. Люби. Любовь – твоя молитва,
И длань тогда ударит крепче стали.
Скажи «люблю» любимой перед битвой,
Увидишь – солнце вспыхнет на металле.
Пусть также Ника шелестит крылами
И над тобой, как надо мной летала.
Склонись, мой сын, коснусь тебя руками…
Благословляю. Ameno. Теперь прощай. Устал я…
АНАСТАСИЯ
Праздничный бал во дворце у вельможи,
Окна сияют тысячей свеч;
Я проверяю стальные поножи,
Ровно ли крепится к поясу меч.
Парком карета моя проезжает,
Кучер на козлах играет кнутом,
Свора борзых заливается лаем,
Вот и ступени, ведущие в дом.
Дверца открылась, шагаю на мрамор;
Ангелы каменной хмурью взирают;
Где-то в палатах камергер старый
Имя мое объявляет на раут.
Бальная зала блистает огнями:
Золото, росписи, хруст мишуры,
Карлы, шуты, офицеры, дворяне
Ссорятся, спорят, смеются навзрыд.
Юные девушки, зрелые дамы –
Кружатся в вальсе живые цветы.
Как грациозны их тонкие станы –
Все эталоны земной красоты.
Стайки волнующих девушек ладных
Сердце волнуют. Их прелесть зовет.
Не замечаю их томные взгляды –
В круге поклонников вижу Ее:
Алое платье, открытые плечи,
Белых перчаток узор до локтей,
Губы разомкнуты правильной речью,
Веки – сиянием серых очей.
В тихом восторге стою за колонной,
Видимый залу, невидный тебе.
О, эти губы! О, эти взоры!
О, этот голос, как арфы напев –
Вечная песня уснувшего барда.
Как ты прекрасна! Как ты стройна!
Грозная Леди на пиковой карте,
Плачущих звезд молодая луна.
Весь этот мир для тебя лишь оправа.
Каждая тварь в твоем свете красивей.
Львы и пантеры свирепого нрава
Ластятся рук твоих, Анастасия.
Строгие князи во злате мундиров
Возле тебя, как младенцы бессильны.
Острые шпаги владык и кумиров
Лягут у ног твоих, Анастасия.
Не подхожу. Знаю: будет ответом
Блеск презирающих глаз, попроси я
Милости впитывать чары куплетов
Музыки слов твоих, Анастасия.
О, эти губы! О, эти взоры!
О, этот бархат! О, эта сталь!
Серая бездна в бушующем море,
Магия взгляда, манящая вдаль…
Тенью незримой иду вдоль стены
И вкруг толпы огибаю кольцо.
Я теперь вижу Ее со спины,
Только мне кажется, будто в лицо.
Тут колдовство серых глаз не сжигает.
Сбросив оковы волшебного сна,
Освободившись от грез, вспоминаю
Кто такой я, кто такая Она –
Древняя сила ликующей злобы,
Отблески мудрости, старой, как мир.
Все твои лживые трюки не новы.
Ты не принцесса – ты черный вампир.
Ты рождена на Голгофе из тучи
Гнева и боли над мертвым Мессией.
Полночь ударит, и мышью летучей
Выйдешь на промысел, Анастасия.
В мрачном лесу под листвою каштанов,
В час, когда свет полнолунный рассеян,
Ищешь бессмертие в маленькой ране,
Кровь выпивая всю, Анастасия.
Я тебя долго искал среди прочих.
Пули лил, вытесал кол из осины.
После веселья, сегодняшней ночью,
Сердце проткну твое, Анастасия.
О, эти губы! О, эти взоры!
О, этот глас, что струится рекой
Дольше, чем время, старше, чем горы –
Им принесу долгожданный покой.
Бал завершается. Гасятся свечи.
Знать разъезжается спать по домам.
В ночь переходит хиреющий вечер.
Я за вампиром иду по следам.
Тихо шуршатся опавшие листья.
Ствол заряжаю святым серебром.
В воздухе дух напряжения виснет,
Жертва моя обернулась лицом.
Голос… Зовет, завлекает, дурманит.
Пальцы дрожат… Мой пистолет!
Где же курок?! Опустить заставляет
Руки тягучий волшебный сонет.
Все. Я пропал. Вот и тело немеет.
Я погружаюсь в стальные просторы…
Пей мою кровь! Пусть сольется с твоею!
О, эти губы! О, эти взоры!…
Отнес к балладом по причине эпичной энергичности. А вообще - обычное, ничем не примечательное стихотворение.
МЕТАЛЛ
Я ухожу в грохочущую пляску
Ударников и ржания гитар.
Хрипит солист, вылаивая сказку
О рыцарях, кромсающих металл.
Что ни строфа – потоки алой крови,
Что ни куплет, так чавканье мечей.
Один герой две сотни остановит,
Другой и вовсе тысячу чертей.
Я делаю погромче свист и вопли –
Пусть стекла вышибает дикий рев,
Пусть комнату и дом басы заполнят
Жестоких, кровожадных, злобных слов.
Бальзамом заливает мои нервы:
Срастается разорванный аксон,
Дрожь в пальцах унялась и сердце мерно
Стучит уже - не мчит в безумный гон,
Яснее и конкретней стали мысли
Вполне разумно шепчутся под гул,
Могучий резонанс ударов низких,
Пульсируя, шевелится в мозгу.
Как эта музыка с душой моей созвучна!
В ней все, чего желаю и боюсь,
Как сам хотел бы жить, гоняя тучи
Мечом и магией, не зная, что есть грусть.
… Кончается кассета тишиною,
И камнем опускается тревога.
Смертельный страх сжимает грудь тоскою,
И будто жить осталось мне немного.
Последний миг, как тать в ночи явится
И высосет молекулы из легких,
Станцует на останках пеленицу
И, может, наградит последним вдохом.
Я не хочу бояться каждой тени!
Я не могу сражаться с призрачным фантомом!
Я не увижу, как наступит день и
Сожжет лучами пятна мрака в доме.
Я должен заглушить зловещий ужас.
Закрою дверь на ключ, надену каску,
Я не один – со мной герои дружат,
И ухожу в грохочущую пляску…
