Поэмы

БАЛЛАДА О СЛАВНЫХ ПОХОЖДЕНИЯХ
ХРАБРОГО РЫЦАРЯ ГАРРИ ЛАЗАРЯ

Не имеющий наследства,
Храбрый рыцарь Лазарь Гарри
Обратил дракона в бегство
Видом лишь голодной хари...

В кошеле гулял торнадо,
Из трактиров выгоняли,
Гарри рыцарь был, что надо,
Только ребра выпирали.

В том краю, где он бродяжил,
По горам, долам, и лесу,
Шло расследование кражи:
Кто-то свистнул их Принцессу.

Целиком, а не частями,
Наглым был коварный ворог -
Весу было в юной даме
Фунтов, эдак, двести сорок.

А Король, не узнавая
Никого, считал богатства,
Истерически рыдая,
Обещая четверть царства

За известную заслугу.
И жандармы лютовали:
Всех хватали с перепугу,
В тюрьмах вежливо пытали.

...Дни бежали. Ниоткуда
Не показывались воры.
И Король, на случай чуда,
Повелел отсыпать горы

Злата серебра и меди,
И полцарства для героя -
Акции несчастной леди
Подскочили сразу вдвое.

Но плевал на это Гарри,
Гарри добрый был католик:
Пофиг, сколько баб украли,
Коль в кармане гулкий нолик.

Рыцарь, в кабаке, по пьяни,
Славно кем-то отутюжен,
В тот момент был очень занят
И валялся в грязной луже.

И валялся так красиво,
Что завистливо смотрели
Проходимцы и за пивом
Шли в таверну или элем.

Двое джентльменов счастья
Топали, мрачнее тучи,
Горько сетуя, что власти
Спасшему Принцессу кучу

Денег выплатят по планам.
Гарри выглянул со стоном:
Дело пахло целым жбаном
И яичницей с беконом.

Уши от воды прочистив,
Вылез из удобной грязи
И пошел под сводом листьев
Ко двору больного Князя.

Всюду бегали гвардейцы,
И на каждом дубе с пылом
Местных вешали индейцев -
Это Гарри восхитило.

Впрочем, Лазаря солдаты
Обходили осторожно.
Их отпугивали латы
И оскал небритой рожи.

Или квакание массы
Войнов доблестных смущало -
Под железною кирасой
Жаба толстая застряла.

Коротко: героя морда,
Утомившись абсистентно,
Прибыла так к замку Лорда,
Где сопливил перманенто

Тот, кто был Король на деле.
Стража, ясно, не пускала,
Но свистанье жабьих трелей
Их серьезно испугало.

"Кто таков и что за птица," -
Вопросил монарх уныло
"Шерлок-Ватсон, сыщик," - рыцарь
Отвечал, не дрогнув рылом.

"Комбинацию фамилий
Слышал как-то в кинозале.
А скажите-ка, не Вы ли
Оперу "Садко" писали?"

Бонч-Бруевич тот был все же.
Стар я, память все слабее.
Лебедев-Кумач, быть может?
..Все вы, в сущности, евреи...

Пропустите-ка эксперта
Пусть порыщет, кто был вором.:
Может, выяснит, кем сперта,
Или выкинем с позором."

Тем, взбодренный, Лазарь Гарри
Вверх по лестнице поплелся:
Резать фейс не обещали,
Стало быть, все обойдется.

В башне было тяжко в меру:
Основательно воняло,
Но не женским парфюмером -
Сиськами, отрыжкой с салом.

"Что за нафиг?" - рыцарь мыслил
(Что случалось в год три раза),
На портьерах слюни висли,
Интригуя до экстаза.

"Мы покои ворошили" -
Доложил сержант учтиво, -
"Но улик не находили,
Не решить без бочки пива."

"Твою мать вперед и против," -
Сфилофствовал здесь Гарри,
И на самой звучной ноте
Сапоги его попали

В лужу, площадью в два фута -
Здесь давно она имелась,
Пахла и смотрелась круто,
Но тошнить чуть-чуть хотелось.

Тут задумался маэстро,
Целый час охрану мучал:
Кто из местного оркестра
Взгромоздил такую кучу?

"Епть твою! Дракон!" - беспечно
Крякнул, репу ввел в порядок,
Клянчить двинулся, конечно,
Меч и девственниц с десяток.

Но с невинностью не вышло:
Лет с двенадцати гуляли:
Там, где не входило дышло,
Все со свистом залетало.

Залетало и терялось:
От бадьи и до подводы,
Публика не удивлялась -
Лишь бы не отторглись воды.

Наугад потыкав штыком,
Лазарь понял, как ни странно:
Тут везде порылись лихо,
Таинства убив мембрану.

Взяв, понуро, меч и клячу,
Без эскорта из невинных,
Злой рептилии навстречу,
Шинковать наполовину,

Гарри выдвинулся гордо.
Трусил он? Ну, нет, едва-ли,
Не страшили его орды
Озверевшей наглой швали,

Пресмыкающее жило
Века с два в пещере редкой
Собственно, его хлебало
Стоило остроты меткой.

Чем герой вопя из дали,
Спроводив пятитажным
Матом, списанным из Даля
Неприятным, эпатажным.

Озадачил негодяя,
Тот из грота глянул смурно,
Морду высунув, пролаял:
"Надо че? Скажи культурно."

Тут, не жаждущий наследства,
Храбрый рыцарь Лазарь Гарри
Обратил дракона в бегство
Видом лишь голодной хари...

И дракон свалил постыдно,
Вслух ругая бюрократов,
Ну а Гарри, гордый, видный,
Вперся в деспота палаты.

Что увидел? Горы злата,
Сотни девушек незрелых?
Нет, узрел массив богатый,
Чей актив внушало тело -

Ту Принцессу, в триста двадцать,
(Пополнела интегрально)
Он хотел ее помацать,
Но того не смог морально.

Мысли: "Нахрен! Что такое?
Что за груди, что за формы?
Даже повар неумелый
Батальона два прокормит!

Целый взвод - стуши такое,
Сможет жрать его неделю
А простых драгунов трое,
Будут лопать до апреля!"

Тут и ткнул наш славный Гарри
Меч Принцессе в пузик жирный.
На костре ее зажарит,
Наконец-то, добрый, мирный....

• К оглавлению

              ЧЕРНЫЙ

Не-то погода скверная случилась,
Не-то  дурной настрой меня одолевал,
Но я, отдав себя ему на милость,
Пошел бродить, где Тирас протекал.

Он тек лениво, словно думал думу,
Лишь капал дождь, его тревожа гладь.
Смотрел сквозь тучи бледный лик угрюмый,
Чуть проявившись, исчезал опять.

Текла вода по новому колету,
По волосам стекала ручеем,
Промокла смесь на полках пистолетов,
А мысли мои были ни о чем.

И так в душе противно ощущалось,
Что в небо веервульфом выть хотел,
Превратности судьбы - какая жалость:
Я волком становиться не умел.

Сырые ножны били по рейтузам,
Когда шаги вперед меня вели,
На оба сапога тяжелым грузом
Налипли комья глинистой земли.

Я так и упивался бы бездельем
И собственной бесцельностью, как вдруг
Услышал сквозь шуршание капели
Кричащий, чем-то лязгающий звук.

Я поспешил на крик, по грязным лужам,
И прибежал, как раз, чтобы успеть
Увидеть там, как три достойных мужа
Девчонку юную пытаются раздеть.

Та, словно птенчик, билась и рыдала,
На помощь Богородицу звала,
Бандиты откровенно хохотали
И продолжали мерзкие дела.

Забилось сердце гневно и внатяжку,
Пружиной запульсировал висок,
Я вынул пистолеты из-за пряжки,
И выстрелил… Но порох весь промок.

Схватил эфес. В защиту женской чести
Фонтаном серых брызг клинок взлетел.
Я бросился вперед, я жаждал мести,
И даже шага сделать не успел.

Один из негодяев, развернувшись,
Швырнул в меня метательный кинжал,
Попал в плечо, я резко покачнулся,
Но подходить к ним ближе продолжал.

Затем второй достал свой нож рыбацкий,
Зазубренный и весь покрытый ржой,
И справа грудь пронзило болью адской.
Израненный, но все еще живой

Сразить его хотел рапирой верной,
Держа за гарду, дрогнувшей рукой,
Но третий, из кустов, храбрец примерный,
Пробил живот предательской стрелой.

И, вот, упал захлебываясь кровью
Уже ничем подонкам не мешал,
Был шевельнуть не в силах даже бровью,
А дождь все лил, остов мой омывал.

Когда же, наконец, туман окутал,
(Как странно – и в тумане капал дождь)
Вдали, во тьме, фигура очень смутно
Виднелась и вселяла в душу дрожь.

И тут, вдруг, озарение настало:
Как разум умирающего чист!
Ведь Бога нет, и не существовало,
А есть лишь Дьявол – наш антагонист!

Сам образ Дьявола придумали святоши,
Чтоб править ушлым людом без помех
Простив для тех, кто добр, а кто поплоше,
За злато индульгенциями грех.

Он шутит так, над миром пролетая:
Захочет - сроет, вновь отстроит бург,
Он чужд добру и злу, и этим всех пугает,
Не Сатана - он просто Демиург.

И это поняв, я заплакал воем:
«Дай мне спасти невинное дитя,
Пусть  жизни крохи проведу изгоем,
Пусть быстро мои годы пролетят!»

Раздался рык, похожий на усмешку,
Кивнул во тьме рогатый силуэт,
Туман, распавшись клочьями, не мешкал,
И я очнулся, вновь увидев свет.

Но свет был, почему-то, черно-белым,
Все так же монотонно капал дождь,
И все внутри безудержно болело,
А я хрипел, но кто мне мог помочь?

Горели мышцы пеклом инфернальным,
Ломались кости, тела моего,
Лицо расплылось, как на наковальне,
И что-то новое рождалось из него.

Длиннее стали руки, заострились
На пальцах ногти, цвет меняя свой,
Грудина все массивней становилась,
А кожа изменяла свой покрой.

Во рту клыки намного удлинились,
Хребет хрустел, отращивая хвост,
Но пытка, наконец, остановилась,
И я себя увидел во весь рост.

 
Я превратился в черного убийцу -
Живучее, сильнее во сто крат:
В чудовищного волка-кровопийцу;
Стальные  зубы, на когтях булат.

И встал с земли, могучий, но усталый,
Теперь всего три цвета различал:
Лишь черный, белый и  кроваво-алый,
А, значит, чей-то смертный час настал.

А троица под дубом веселилась,
Труп за плечами был уже не в счет.
Девчонку до коленей обнажили
И выясняли, первым кто начнет.

Хотя внутри остался человеком,
Но в сердце зверя вспыхнул гневный шквал.
На первого я прыгнул без разбега,
И подлецу полшеи разорвал.

Потоком крови спутника залитый,
В меня другой ткнул меч, что было сил,
Но шкуру Демиург дал из гранита
И я его слегка распотрошил.

Все видя, третий  попытался скрыться -
Он не хотел составить мне обед,
Хоть лился дождь, он мог не торопиться:
За ним везде тянулся гадкий след.

Настигнув гада, я вернулся к дубу,
Зверь, кровь проливши, разум мне вернул,
Я перегрыз волокна пеньки грубой
И искоса на девочку взглянул.

И тут она, дрожа, ко мне прильнула,
Погладила, и дрогнувшим от слез,
Кристальным голосочком протянула:
«Спасибо тебе, добрый черный пес».

Я пес – не волк! Я сторож – не убийца!
Как радостно мне стало в этот миг!
Я должен охранять любимых лица,
И лай – язык мой, не звериный рык!

И я катался по траве, ликуя,
По мокрым лужам под дождем  скакал
А, напоследок, девочку святую
Лизнул, и, устыдившись, убежал.

С тех пор я мчусь, мне годы не мешают,
Я призрак ливня – ливень не поймать.
Учую, что кого-то обижают,
Я буду там. И буду рвать опять.

И если ты маньяк или разбойник,
А в это время дождь стоит стеной,
Остановись, ведь ты почти покойник.
Я где-то рядом. Прямо за тобой.

• К оглавлению

БЛАГОДАРНОСТЬ ГОСПОДИНА ЛА ФЕРТА

А герцог Ла Ферт был изрядный повеса:
Продав сотню акров зеленого леса,
Он брал трех вассалов с пятеркой подружек,
И ливры спускал под бренчание кружек.

Не просто слагалися стансы героя:
Он вряд ли был лавров фортуны достоин,
Но это его беспокоило мало -
Рутина обыденной жизни достала.

Поэтому Ферт, не смущаясь ни разу,
О личных делах вел смешные рассказы.
И морщились дамы, дворяне плевались.
Себя не сдержав, все равно улыбались.

Истории герцога пахли не сладко:
В них грязи болотной хватало с достатком,
Но вдовы под крепом от смеха рыдают,
Коль скоро Менандр некролог прочитает.

А если чужак, матерясь неприлично,
В любезные речи влезал неэтично,
Из кофра Ла Ферт доставал "Парабеллум",
И мысль подтверждал не словами, а делом.

Затем собирал разношерстную стаю,
Забавных речей своих не прерывая,
Задвинув за стойку дырявое тело,
Пошлить продолжал, по-гусарски, умело.

В шести верхних строфах весь смысл уложился:
С момента, когда сей паяц уродился,
Пил виски все годы - в жару и морозы,
И умер бы желтый от краски  цирроза.

Но жизнь человека - веселая штука:
Услышав в желудке бурлящие звуки
(Где ром с винегретом затеяли свару),
Зажав рот рукой, он рванулся из бара.

И там, во дворе, энергично и кратко,
Он вывернул все из себя без остатка.
Весь ужин попал, до последнего грамма,
На красный сафьянный сапог знатной дамы.

Опешив, поднялся, смущенный нарядом,
И встретился с крайне презрительным взглядом.
Хоть герцог не смерд был и стоил не мало,
Но перед Ла Фертом Принцесса стояла.

Секунда - и свитою он огорожен,
А шпаги уже потянулись из ножен.
Верзила, в семь футов, со нравом задорным,
Вдруг стать захотел лилипутом придворным.

Загладить вину неприятную чтобы,
Он рухнул к ногам благородной особы
И бросился там на борьбу с винегретом,
Стирая следы своей пышной манжетой.

Вид Ферта в пыли возле царственной ножки,
С отчаянным рвением трущим сапожки -
Всех эта комедия развеселила.
Смеясь, недотепу Принцесса простила.

И даже подняла за пышные брыжи,
Хотя негодяй был на голову выше,
Но в хрупкой руке обнаружилась сила,
И в замок на ужин его пригласила.

Вот герцога вводят в покои для гостя,
Вот в ванной ласкают гудящие кости,
Вот в бархат с шелками его облачают
Вот двери к столам перед ним раскрывают.

По залу идет шагом гордым и смелым,
При нем нету шпаги, но есть "Парабеллум",
И сотня дворян, чьи нахмурены лица,
Не знают: смеяться им, или склониться?

А кто-то зубами скрежещет от злости:
Почетное место - почетному гостю.
Присесть одесную ему предложили,
Слегка улыбнулись и, тут же, налили.

По жилам горячей волной прокатилось.
Принцесса о чем-то к нему обратилась.
Под взглядом, хоть добрым, но все же бесстрастным,
Он умные речи повел о прекрасном,

Меж тем, за столами пошли разговоры,
О славе, о подвигах, дружбе и ссорах,
О храбрых дуэлях за честь нежной дамы,
О том, как на пушки шагают упрямо.

Задумался Ферт, дернув вихр на затылке:
Всю жизнь обезглавливал только бутылки,
Кабацких боев выпадали минутки,
Но нежною леди была проститутка.

Беседа туманом поднялась над залом
А герцог все хлещет бокал за бокалом.
И, требуя эля, посудой грохочет,
И шутит, и сам же над этим хохочет.

И, с каждым стаканом, хозяйка банкета
Все краше и краше, как жаль, что одета.
А как же волнует разрез ее платья -
Ла Ферт уж готов распахнуть ей объятья.
 
В глазах все двоится, расслаблены плечи,
Но надо блеснуть остроумием речи!
Едва не свалившись со стула на брюхо,
Шептать принимается даме на ухо

Набор анекдотов в крестьянских рубашках:
О хитрых кюре и развратных монашках,
О муже с рогами, жене - старой кляче,
И что-то еще из собраний Бокаччо.

Принцесса рукой его отодвигает,
Но Ферт - не дурак, Ферт - он все понимает:
Миледи заигрывать с герцогом стала,
А значит - брутальности время настало.

Шатаясь, как боцман на баке корвета,
Он лезет на стол, раздвигая котлеты.
А блюда хрипят, треснув, голосом спертым,
Пока он их топчет высоким ботфортом.

И снова выходит на бис "Парабеллум" -
Ружью, что всю пьесу на стенке висело,
Когда-нибудь выстрелить в драме придется,
И именно этим сейчас и займется.

Стреляет Ла Ферт беспорядочно, густо,
Стреляет по окнам, стреляет по люстрам,
Чинит над куском штукатурки расправу,
Уверен: теперь он хозяйке по нраву.

Кричит, что он лучший, а прочие - нелюдь,
На вопли Ла Ферта сбегается челядь,
Вот кто-то из них в гостя метит поленом,
Он палит и палит по фрескам бесценным.

Но тут канонада внезапно смолкает,
А брус от его головы отлетает.
Он валится сразу со скошенной рожей
В поднос с поросенком. Они так похожи...

            *    *    *

И снова он провинциальный повеса.
В угодьях уже нет ни пашен, ни леса.
Но герцог вассалов своих собирает,
И с ними озера свои пропивает...

• К оглавлению

             АНТЕРОС

Амур зашел, замызганный, голодный,
В салун и возле барной стойки встал.
Сегодня, за день, он сердец холодных
Порядка пяти тысяч настрелял.

Амур не тот, с картины Рафаэля,
Не пухлый мальчик с розовой стрелой,
Но мрачный тип, небритый две недели,
С опутавшей весь ворот сединой.

Хозяин понял гостя с полувзгляда,
Набор цветных бутылок разложил.
Бог был не в духе пять столетий кряду,
И виски одним залпом осушил.

Без паузы, схватился за текилу,
Затем, бурбону наступил черед...
Тем был расстроен Купидон унылый,
Что мало пар счастливых создает.

Кругом скандалы, ссоры и разводы,
И ревность, непременная всегда.
Текли эпохи, год сменялся годом -
Он видел тщетность своего труда.

Нет, он старался, искренне и рьяно,
И подолгу мишени выбирал,
Но браки были так непостоянны:
Из девяти один лишь выживал.

Вконец разочарованный, усталый
Он стал халтуру гнать. Пришла пора
Переводить запас на что попало
Казенных пуль, полученных с утра.

Уже не слышал обреченных стонов,
Так жил века, всегда смертельно пьян.
…Пора домой, но несколько патронов
Оттягивали внутренний карман.

Швырнул в бармена маркой золотою,
Нащупал "Магнум" в жесткой кобуре
И принялся трясущейся рукою
Палить во всех, с ухмылкой на челе.

И не понять нам:  Эрос чувства губит,
Иль небеса к мольбам людей немы?
Мы любим тех, кто нас совсем не любит.
Нас любят те, кого не любим мы...

• К оглавлению