"Французская Сторона"
V
Мой бедный дядя, самых честных правил,
Проведав о прибытии в Москву
Племянника, лицо свое заставил
Практически не морщиться. Ему
Не раз пришлось раскаиваться после
В поспешном проявленьи добрых чувств,
Когда, сжимая кулаки от злости
И издавая челюстями хруст,
Он узнавал, к примеру, что намедни
Племянничек в квартиру заезжал:
Обчистил холодильник, все пельмени,
Оставленные к ужину, сожрал,
А что не съел – унес в большом пакете
И прихватил с собою заодно
Скумбрию, «Богатырские» котлеты,
Кефир, коньяк и белое вино.
Или еще: придя домой с работы,
Терзаемый предчувствием беды,
Он убеждался: так и есть – залетный
Оставил пребывания следы.
Он в холодильник – вроде все на месте,
В кастрюлю – каша киснет с сентября,
Недавно купленный «Colgate» не обесчещен,
Пиджак висит на кухонных дверях
И видно, что в него никто не влазил,
И в бритву не забился волосок,
Но в комнатах стоит, незримый глазу,
Тяжелый дух нестиранных носок.
(Я панка представлял каким-то летом
И в ванну шел, когда чесалось очень,
Поэтому, высокие эстеты
Меня почуяв, воздевали очи,
И стороны наветренной держались).
Одни расстройства дяде я принес,
А нервы дяди были не из стали,
Хотя всю жизнь в казармах службу нес.
Простой полковник русского Генштаба
Увидел много дурней, вставших в строй
Защитников страны, - с таким масштабом
Разнузданности встретился впервой.
Он не опрыскивал меня дезодорантом -
Хотя во всем везде любил порядок,
Но родился, по-моему, солдатом,
Привыкшим с детства к запаху портянок.
Другим был недоволен добрый дядя –
Противен принцип был – не аромат -
Которым руководствовался, грабя
Своих родных племянник-ренегат.
Но как я смог бы – гордый, неподкупный,
До просьбы опуститься: «дай поесть»?
Мне проще было свистнуть те продукты –
И в этом не страдала моя честь.
Терзали вечно дядю две мыслишки:
Одна – что он женился неудачно,
Вторая – что растит пока сынишку,
Но отморозок выйдет однозначно.
Он никогда не плакался в жилетку,
Но для меня все позже прояснилось –
Из дерзкой, но хорошенькой кокетки
Весьма условная супруга получилась.
Уж не хочу в подробностях копаться,
Но из семи – шесть дней в неделю ссоры.
А если всласть успели наругаться –
Тогда берут противника измором.
В молчании пройдут, бывает, сутки.
Все это время стороны молчат,
Свои терзают голодом желудки,
Ибо врагу готовить не хотят.
И братец тоже был оригиналом –
Стал ловок и умен не по годам.
Шел к папе: «Мама денег мне не дала
На пообедать в школе». «Я счас дам».
Отец вручал два стольника бандиту,
Брат снова делал жалкое лицо
И обращался к маме за кредитом,
По песьи преданно виляя всем крестцом.
И мама, возмущенная отцом,
Немедля финансировала сына.
Сын тут же шел к аптеке за углом –
Там брал комплект изделий из резины…
В одном из классов, кажется в девятом,
В кадетский корпус, видимо по блату, –
В такой-то…, трижды…, имени…, тра-та-та…
Для опытов отдал родитель брата.
Служил там не без похождений славных,
Да Бог с ним, с корпусом! Жестокая расплата
За все грехи мои. Сегодня вижу явно,
Как плохо знаю собственного брата.
Он был в тоске – я воровал котлеты;
Он счастлив был – я скалился ехидно;
Искал, влюбленный, братского совета –
Я рылся в холодильнике бесстыдно.
И как-то так все время выходило:
Чем лучше относилася родня,
Тем четче миру проявлялось рыло,
И рос пятак под чубом у меня.
Бытие до безобразий гармонично –
В нем есть суперпозиция полей…
Когда на свет рождается приличный,
То непременно в паре с ним злодей.
Когда ведет тимуровец под руку
По трассе бабку всем наперерез,
Будьте уверены: похожую старуху
Сбивает где-то черный мерседес.
И если нищему вы подали монету,
Усохший труп последнего рубля –
Кому-то в зубы ткнули пистолетом
И потрошат просторы кошеля.
Деды бьют духов – а штабам награды;
Война в Ираке – бум в роддомах Чили;
В Брюсселе митинг геев голозадых –
В Париже дом публичный заложили…
Я потому не слишком огорчаюсь,
Не рву под мышками растительность с досады –
Ведь где-то ж добрые поступки совершались,
Коль с дядей я себя поставил знатным гадом!
