Проза
Самые ранние стихотворения - озлобленные на жизнь, вырубленные топором вирши, выжившие после моего геноцида - 2/3 вообще выкинул. Ближе к середине списка, они становятся более зрелыми и отчетливо видно, как изменяется личность и система ценностей стихоплета. Но большинством я все равно недоволен.
Выходил Данила на дорогу,
Доставал из сумки бутыль грогу,
Предлагал случайным проходимцам:
«Выпей, добрый путник. Сын родился!»
Наливал Данила полну чарку,
Уводил гостей гулять по парку,
Вынимал из джинсов острый ножик,
Наносил удар по пьяной роже.
Бил Данила наискось по горлу.
Видели деревья, видел ворон,
Как Данила шарил в панталонах
В поисках зеленых Вашингтонов…
Выходил Данила на дорогу,
Подходил к нему мужчина строгий:
«Выпей, человек. Христос воскресе!»
Заводил Данилу к темну лесу,
Доставал топорик из-под куртки,
Бил наотмашь, а Данил испуге,
Глядя на разрубленную каску,
Удивлялся: «Разве ж нынче Пасха?»
ГОВОРЯ ОТКРОВЕННО…
Что в имени тебе моем?
Что мне в твоем?
Проклятие на нем теперь,
Двуликий зверь.
Я буду шлифовать ножи,
Пока ты жив.
Подкараулит за углом
Коварный гном
И вырежет твои глаза –
Я даже «за».
И вырвет ноздри и язык,
Пробьет кадык.
Батрак ножа и топора,
Он, в общем, прав:
Не стоит портить кислород
На мерзкий род.
Пускай глумится злобный бес.
Возьму обрез,
Чтоб как-нибудь ему помочь.
Наступит ночь –
Ты будешь, падалью ворон,
Скрести бетон.
На третий день тебя снесут,
Твой гроб забьют,
И в землю спустят корм червям.
Я буду там.
И на могиле у креста
Спляшу свой танец:
ТРА!-ТА!-ТА!!!
Спасем себя сами от ада,
И, прежде всего, от себя –
Он кроется в разуме каждом,
К погибели верно ведя.
Спасем свой безумный рассудок –
Он нас подстрекает на грех:
Предательство, ложь, пересуды,
Измену, злорадный успех…
Спасем свое бедное сердце
Как больно ему день за днем
Прокачивать красные тельца,
Горящие злобным огнем.
Откроем небесные двери
Для чистой, наивной души.
Не нужно для этого верить,
Но надо достойно прожить.
Сдается мне, что мертвые способны
В любой момент нахально задышать;
Рукою провести по краю гроба;
Задумчиво под носом почесать;
И, вылезя наружу, в черной тройке,
Потребовать стакан у самых стойких;
Обнять, как встарь, визжащую супругу;
Сменить подгузник, мокрый с перепугу,
У сына; ущипнуть за мясо тещу;
Посетовать: «Ах, мать ты чей-то тоща!»;
И, повернув процессию обратно,
Прожить еще полвека, вероятно…
Сдается, мертвецы все – эгоисты.
Вставать пора! Чего они лежат?
Но, может, лица потому землисты,
Что, умерев, не хочется назад?
Мои корявые стихи
Фонтаном хлещут на бумагу.
Что пользы в ариях таких?
Хоть лезут из рассудка нагло,
Но, Боги, как они бездушны!
Их безобразие и мрак
Меня когда-нибудь задушат
Под гнетом яростных атак
Безумных опиумных мыслей.
Колеблюсь, мучаюсь, боюсь,
Терзаю сам себя без смыла:
Я – тварь, я – демон… Ну и пусть!
Моя корявая любовь
Достойна всех моих куплетов.
Лишь я сумел прогнать, и вновь
Хочу вернуть свою Джульетту.
Под хмарью пасмурных небес
Полмили в сотню растянулись,
Узнав о ссоре двух сердец,
И путь к тебе страшнее пули.
Но я и тысячу пройду,
Пройду, чтоб выслушать упреки,
Чтоб видеть Южную Звезду,
Что быть отвергнутым жестоко.
Моя корявая душа,
Не ты же первой изменила,
Но к Ней унизиться пришла.
Ах, до чего ты опустилась…
