"Французская Сторона"

Об Ангелах

По счастливому стечению обстоятельств, я был лишен того периода, в котором юное существо начинают терзать беспокойство за будущее, боязнь общественного мнения, смутные мечты о чем-то большом и светлом, и, вместе с тем, жгучее желание нарушить стереотипы и совершить что-нибудь запретное. В этом плане, у меня не было юности. Лишь, детство, и, сразу, зрелость. Хотя, возможно, я так и застрял где-то на рубеже 13-14 лет с наивной верой в людей и неприятием ни добра, ни зла.

Осознав, что «черного» и «белого» не существует, а есть лишь градации серого, причем оттенки разнятся в зависимости от того, кто и с какого места на них смотрит, я, без сожаления, распрощался с совестью, как с ненужным и вредным атавизмом и принялся вести такую жизнь, какая меня устраивала. К сожалению, то, что устраивало меня, не всегда удовлетворяло других, и я научился, ради собственных интересов, создавать и носить маски. Я стал фантастическим лицемером. Зная, что от данного человека мне что-то нужно, я в считанные минуты перенимал его манеру общения, мимику, жесты и очень быстро заставлял поверить собеседника в то, что мы с ним похожи, завоевывая, тем самым, его симпатию.

Где-то в этот же период, я открыл для себя прелесть измененного состояния сознания, вызываемого алкоголем. В 18-20 лет я практически не пьянел, но мой мозг начинал функционировать с удвоенной скоростью, обрабатывая пакеты полученной за день информации, и откладывая результаты куда-то в область подсознания, откуда они, по мере необходимости, извлекались уже чисто автоматически. Таким образом, я умудрился не завести себе ни одного врага и всюду числился компанейским парнем.
Спустя определенное количество лет, вынужденно сменив обстановку, я попал в мир людей попроще, которым были неведомы сложные многоходовые интриги высшей интеллигенции, и которые были способны лишь на то, чтобы с сияющей улыбкой тебя приветствовать в лицо, и цедить сквозь зубы проклятия в спину. Мне не составило особенного труда создать о себе впечатление, как о персонаже, лишенном недостатков. Однако, я недооценил специфику человеческой недалекости: глупцы не переносят перфекционизма, и, за неимением реальных, мне стали приписывать несуществующие качества и привычки, ибо я раздражал всех уже только своим одновременным сосуществованием со среднестатистическим стадом.

С годами, человек набирается опыта и становится мудрее, но не умнее. Интеллектуальное развитие останавливается где-то на рубеже 20-21 года. Оглядевшись, и увидев вокруг однотонную серую массу, в которой каждый мнил себя положительным и высокоразвитым, а всех остальных – отрицательными глупцами, я начал потихоньку ее презирать. Со временем, это отношение переросло в откровенные высокомерие и надменность. Не имея ни желания, ни возможности метать бисер, я начал все больше углубляться в философские размышления, корни которых находил на дне стакана до тех пор, пока окончательно не спился.

Неизвестно, где бы меня похоронили, и уместилась ли в гробу моя печень, но, все же, чудо случилось и послало мне (мне – закоренелому материалисту!) ангела, которому я не был неприятен, страшен или противен, и который искренне желал мне добра и счастья. Едва ли не насильно вытащив меня из дебрей самокопания, он сумел вселить в меня веру в свои возможности. Моя, к тому времени уже почти полностью разбитая личность, под его чутким руководством начала воссоздаваться заново, с нуля. Сохранив характерную для моего типажа гордыню и фундаментальное отрицание существования раздельных «добра» и «зла», он,

тем не менее, смог полностью перестроить мою систему ценностей: научил ценить искренность, чуткость, ответственность, преданность и человечность. Я очень благодарен ему за это.

Когда же миссия его была завершена, он меня покинул. Но я, настолько привыкший к постоянному шуршанию чьих-то крыльев рядом, отказывался признавать очевидное, и, терзаемый утратой, вместо того, чтобы двигаться дальше, снова начал спускаться вниз.

Уроки, преподанные мне не прошли даром: я более не получал удовольствия от вранья, или унижения кого-либо, напротив, мне они стали омерзительны. И тем острее я замечал, что почти все люди всю свою жизнь только этим и занимаются: лгут, лицемерят и унижают себе подобных, ради удовлетворения чувства собственной значимости. Любви к человечеству такие наблюдения, естественно, не прибавляли, а хоровод стаканов все шире и шире.

Наконец, ощущая, что очень и очень скоро все мои надуманные сложности драматично прекратятся, я увидел другого ангела - существо светлое и невинное, но отчаянно нуждающееся в поддержке: одинокое, растерянное, и разрываемое на части собственными противоречиями. И я понял, что побудило моего прежнего хранителя обратить на меня свой взор: он тоже катился. Катился по наклонной к пропасти, до встречи со мной, и лишь обретя меня в качестве подопечного, он нашел и себя. Излечивая мои, он врачевал, одновременно, собственные раны. А значит, и мне есть для чего и для кого изменяться.

В мире не существует магии. В мире нет богов, ангелов и бесов в том понимании, в котором их рисует религия. В мире есть только мы – люди. Каждый несет в себе обе ипостаси, святость и демоничность – две стороны одного и того же: человека, который сам для себя и адвокат, и прокурор, и судья, то есть, по своему, Бог.

Я, по прежнему, не люблю посредственности. Я, по прежнему их презираю и остаюсь высокомерен по отношению к большинству – этого у меня не отнять, увы. Но, одновременно, я верю в Человека, в его волю, в его стремление к совершенству, и в его способность совершить чудо. Если для меня его совершили, то и я могу сделать для кого-то то же самое?

• К оглавлению

СЕНТЕНЦИИ

Просто мысли всяких степеней умности, к месту и не к месту возникшие в разное время.

* * *

Мы так часто поминаем Дьявола,что глупо отрицать существование Бога.

* * *

Мы все сильны какой-то задней мыслью.

* * *

Любовь рождается в пересеченьи взглядов,
А угасает там, где взглядов больше нет.

* * *

Врач был хорош, но яд был хорошее.

* * *

Какой-то гость зашел ко мне зачем-то.
Зашел и вышел. До свиданья, Гость!

* * *

Часто встает вопрос: "Верим ли мы в Бога", хотя куда уместнее спросить: "А верит ли Бог в нас"?

* * *

Для некоторых любовь - это всего лишь три вздоха: - Какая жалость, что ты не со мной... - Какое счастье, что ты рядом... - Какое облегчение, что тебя больше нет...

* * *

Нашлось бы общество, а выскочка найдется.

* * *

Еще чуть-чуть, и небо рухнет на хрен;
Еще немного - выясним, на чей...

* * *

Сломать не сложно, сложно не сломать...

* * *

Жизнь - это непрерывная череда глупых случайностей и упущенных возможностей.

* * *

Химера на распутье...

* * *

Старый друг лучше новых сук...

* * *

Враги - не те, кто смотрит вам в глаза. Враги обычно смотрят подло в спину...

• К оглавлению

Люди в хронических мультварках...

Насмотрелся, да и начитался в Сети, на то, как соседи не желают признавать очевидных вещей и до последней капли слюны защищают свое государство, оправдывая фашистскую идеологию, методы террора, и подумалось: а ведь я их, отчасти, понимаю. И то, что они делают сейчас, и то, что с ними случится после...

Когда-то, очень давно, была у меня подружка с весьма богатой историей. Соображения морали ее не особенно тяготили, и не знаю уж, под каким многозначным номером я у нее шел. (Назовем ее условно Аэлитой). Мы пересеклись и надумали строить вполне серьезные отношения, но их периодически омрачало какое-нибудь чмо, которое, встретив нас на улице, секретно отводило меня в сторону и громким шепотом делилось: "Слышь, чувак, ты не обижайся, но ты в курсе, что Аэлитка-то твоя, бл@дь?" (Стоит отметить, что в провинциальном городке с деревенским менталитетом подобное заявление - это либо повод к моментальному разрыву, либо вызов на дуэль на совковых лопатах). Я поднимал честные глаза, и говорил: "Нет. Она абсолютно не такая. У тебя неточные сведения".

Чмо кипятилось, убегало куда-то, затем через несколько дней приходило, приводило ко мне свидетеля, и говорило: "Вот. Это - Вася. Вася Аэлиту трахал!"

Я удивлялся: "Да ну? Какая ерунда!"

Вася растопыривал пальцы, выворачивал карманы, приседал в приветственном "Ку!", звонко отдергивал ногтем зуб и подтверждал: "Трахал! Бл@ буду!".

"Вранье", - равнодушно пожимал я плечами.

"Да у нее родинка над левой грудью!" - доказывал мне присягнувший.

"Это тебе рассказала ее подружка".

"Ты чо?! Веришь своей шмаре больше, чем пацанам?!" - набычивались оба.

"- Именно", - кивал я, и получал по морде за неуважение к реальным пацанам.

Эта история повторялась с завидным постоянством. Последователей у мадам в прошлом было достаточно, многие, особенно по пьяни, горели желанием по-приятельски открыть мне глаза и сообщить приятную новость о том, что я и с ними тоже родственник... Нет, я прекрасно знал, что подружка отличилась практически с каждым. Черт побери, это все знали. Но признать правду вслух мне казалось предательством. Что я за человек такой буду, если вместо поддержки, которая так ей требуется сейчас, начну кивать китайским болванчиком перед знакомыми, поливающими ее грязью, тычась носом в пивную кружку? Кроме того, она только-только прекратила метаться и стала остепеняться, и если бы еще и я - спутник, в общем-то самый близкий человек - согласился с тем, что девочка слегка расшатанного поведения, это бы добило окончательно ее и без того не слишком почтенную репутацию. Поэтому, я все бубнил: "Вы лжете. И ты лжешь. И ты". И периодически покупал себе тональный крем. В итоге, за пару лет я заработал славу непробиваемого и совершенно упертого барана, но бухтение пошло на спад.

И, разумеется, когда все наладилось, она от меня ушла. По дороге к морю, острый топор нужен только до тех пор, пока продираешься через дебри. А когда лес сменится степью, тебе необходим уже лихой конь, ну а топор превращается уже в отработанный и ненужный балласт.

• К оглавлению

А НА ДВОРЕ СТОЯЛ ЯНВАРЬ…

     На дворе стоял январь, или что-то около того, когда к дяде Вагифу пришел Кондратий. Кондратий пришел не один, с ним были верные спутники – Белка и Стрелка, но дядя Вагиф, изумленный видом наглого небритого дядьки придурковатой наружности, сразу не заметил двух сгустков неопределенной субстанции, вьющихся у ног последнего. Как и всякий кавказец, дядя Вагиф был гостеприимным человеком, и сразу бить морду Кондратию не стал, хотя тот и сидел на его любимом месте у окна, да и вообще, было непонятно, как там очутился. Вместо этого, он посмотрел на часы, убедился, что время все еще на них, почесал свисающее из-под пол распахнутого халата пузо и поинтересовался:
     - Ты кто такой, пес?
     Кондратий полез куда-то в дебри фуфайки, не торопясь достал оттуда бычок, прикурил от газовой плиты, расположенной тут же, и печально покачал головой.
     Такой неинформативный ответ дядю Вагифа не устраивал, но он, не желая прослыть невеждой, переспросил еще раз:
     - Ты откуда взялась тут, падла?
     Падла грустно улыбнулась и смерила дядю Вагифа неоптимистичным взглядом все понимающего человека. Взгляд дяде Вагифу не понравился – последний раз так на него смотрел местный нарколог. Кондратий вообще сам по себе начинал ему очень не нравиться, тем более, что дядя Вагиф заметил на его ногах отвратительно-грязные, вымазанные в каком-то месиве мокасины. Но отступать уже было некуда.
     - Разуться не мог, гаденыш?
     Один из сгустков подал голос:
     - Он не гаденыш. – Голос оказался противным и мультяшным.
     - Он Кондратий, - поддакнул второй, такой же.
     - А мы Белка и Стрелка, - снова заявил первый сгусток, - мы твои друзья, пришли к тебе и теперь будем жить вместе.
     - Ах, какая получится замечательная шведская семья! - восхитился второй.
     - Да хоть Чип и Дейл! Убирайтесь из моего дома, шакалы! – возопил дядя Вагиф, начиная нервничать, так как ситуация явно выходила из-под контроля. Необычность обстановки его не удивляла – это было не вновь, буквально на прошлой неделе дядя Вагиф самоотверженно спасал погибающих инопланетян, разбившихся на своей тарелке у него в огороде, но явное нахальство текущих гостей ему пришлось не по душе.
     - Ага.
     - Угу, - слаженно ответили Белка и Стрелка, не трогаясь с места и продолжая подметать сгустками черной материи линолеум. Кондратий уныло молчал. Судя по выражению его лица, Судный День должен был вот-вот настать, а исповедоваться он еще не успел.
     Специально для таких случаев у дяди Вагифа на холодильнике была припасена пара «гостевых» кухонных ножей итальянской стали, не новых и покрытых почетными зазубринами, заслуженными в бесконечных погонях за соседями, но все еще надежных. Привычным движением руки, дядя Вагиф нащупал их между кроссвордами и мастерски метнул в Кондратия. Ножи прошли насквозь, отскочили от стены и гулко шлепнулись на пол.
     - Ой, какие мы нервные, - усмехнулся тот сгусток, который, вроде, представился Стрелкой. Второй брезгливо вытянул ложноножку, ощупал холодное оружие и заявил:
     - И ножи тупые. Бесхозяйственность. Не, мы с такими жить не будем. Ведь не будем?
     - Не, не будем.
     - Не будем же, правда? – оба сгустка уставились на Кондратия. Тот пожал плечами.

     Дело нужно было серьезно обмозговать. Коньяк дядя Вагиф выпил еще вчера, но где-то на таинственных просторах захолодильничного пространства жила резервная бутылка абрикосового самогона. Раздвинув паутину и разогнав пауков, дядя Вагиф вытащил артефакт, грохнул его на стол и развернулся к буфету за стаканом. Сгустки внизу тут же устроили небольшую потасовку из-за пауков, после чего благополучно их сожрали. Кондратий же, в свою очередь, издал длинный сосущий звук и энергично забулькал.
     - Ты чего, гнида?! – опешил дядя Вагиф, обернувшись. В бутылке не осталось ни капли, зато взгляд Кондратия обрел сфокусированность, и, даже, некое подобие довольства.
     - Э. – красноречиво поделился он.
     Дядя Вагиф затравленно огляделся в поисках более надежного, чем ножи, метательного инструмента. В коридоре одиноко валялся провоцирующий топор. Издав торжествующий рык, дядя Вагиф прогалопировал в коридор, подхватил топор и, подбадривая себя индейскими улюлюканиями, понесся на супостата. Топор пролетел через всю кухню и весело загремел в раковину умывальника, не произведя никакого эффекта на гостей, которых, кстати, поприбавилось – немного в стороне обнаружился маленький холеный человечек в ладно скроенном костюме.
     - Да бл… - подавился дядя Вагиф.
     - Ну зачем сразу бл? - лениво растягивая слова произнес новый посетитель. – Рад представится: я Афтений. - Он развернулся к хозяину спиной и потыкал пальцем в настенный календарь. – А календарик-то придется сменить. Не современно это как-то - бумаженции по стенам развешивать. И, кстати, картинку ту тоже уберем.
     Дядя Вагиф сильно взволновался. Кондратий, которого уже порядком развезло, стеснительно улыбался и счастливел прямо-таки на глазах. Афтений занято обмерял шагами кухню, вычисляя жилплощадь. Белка и Стрелка поочередно почесывались и переругивались между собой писклявыми тембрами. После неудачного опыта с режущими инструментами никаких эффективных способов избавиться от назойливых клиентов почему-то не приходило в голову. В голове стоял матерщинный забор из непечатных фраз и здорово мешал сосредоточиться. Дядя Вагиф в пятнадцатый раз перебрал набор наиболее действенных проклятий, которые можно будет обрушить на гостей, когда расхаживающий по кухне Афтений наткнулся на измятую раковину, брезгливо протянул руку и вполне материально вынул оттуда топор.
     - Ай-яй-яй, - сокрушенно покачал он головой, - зачем же хороший реквизит портить, - и хозяйственно поставил топор в угол комнаты.
     - Ага!!! – сообразительно взревел дядя Вагиф, радуясь, что хоть кому-то сегодня удастся начистить физиономию, и приготовился к брутальному прыжку через кухню
     - Нет-нет, а вот этого я не посоветовал бы, - быстро произнес Афтений и вытащил из внутреннего кармана пиджака аккуратный пистолетик. – Очень нехорошо так волноваться. В вашем-то возрасте.
     - В каком еще моем возрасте, - возопил дядя Вагиф, - да я таких как ты одной рукой в бараний рог!!! – после этого, решив, что доказательств своей юности приведено недостаточно, побежал в гостиную за паспортом.
     - Смотри, ментяра, мне еще только %@#ят лет!!! - Количество лет внятно выговорить не удалось, так как захлебнулось в изумленном хрюкании. В кухне было уже пятеро. К честной компании добавился здоровенный бритоголовый детина в авиационной куртке. Детина недоуменно озирался и выглядел несколько дезориентированно.
     - Ооо… А вот и Феодосий пожаловал. – обрадовался Афтений. – Проходи, располагайся, Феодосий.
     - Здрасьте, - неуверенно поздоровался детина и присел на краешек стула в напряженную позу. Кондратий поднял со стола голову, в глазах загорелась слабая искра узнавания.
     - Ыыы, - расплылся он в доброй улыбке Феодосию и уронил голову обратно на стол.
     - Это он поздоровался или попрощался? - Поинтересовался Афтений, усаживаясь на табуретку.
     - Это он отсалютовал, – сказала Белка.
     - Он так всегда салютует, - добавила Стрелка.

     Кондратий издал неприличный звук и принялся непристойно храпеть.
     - Нам тут надоело, и мы пошли знакомиться с домом – заявили Белка со Стрелкой и, вытягиваясь вдоль пола покинули кухню.
     - ДА СКОЛЬКО ВАС ТАМ?!!! – снова обрел дар речи дядя Вагиф, безумными глазами озирая комнату.
     - Ну, еще несколько личностей подтянется, - успокоил его Афтений. – Сейчас… Где-то тут у меня был список…
     - Я очень прошу прощения, список у меня. – Феодосий заерзал на табурете. Достав из куртки доисторическое пенсне, он нацепил его на нос и стал очень похож на Берию. – А, вот же он. – Рулон приличных размеров появился на столе. Неловко повернувшись, Феодосий уронил его на пол, он покатился, быстро разматываясь в коридор, и пропал за углом. По самым скромным подсчетам в него без проблем уместился бы поименный список жертв Холокоста.
     - Эт-та… я не понял… Это что, все гости? – сумел разжать зубы дядя Вагиф и смерил Феодосия ненавидящим взглядом.
     - Прошу извинить, не совсем… - Феодосий ползал по полу, сворачивая рулон. – Отодвиньтесь… Там еще Захария и Гоги из Джунгаширского аула… Ножку подвиньте, если не трудно… Строчки не хватило всего-то для них… Спасибо большое…
     Гоги не замедлил материализоваться.
     - Дарагой хазаын! – громогласно объявил он, едва возникнув, и тут же полез обниматься. – Такое шастьэ выдэт тэбя в добром здравиы!!! Сколька лэт, сколька зым!!!
     От Гоги сильно тянуло армянским табаком и дешевым оделоконом «Шипр». Дядя Вагиф отпрыгнул.
     - Мы ж не знакомы…
     - Нычего, уважаымый, вот ы пазнакомымса!!!
     - Ты чо, не славянин что-ли, - спросил дядя Вагиф с подозрением.
     - Канэшна славянын, дарагой – мы всэ тут славяны! – радостно ответит тот и, сильно пнул табурет с Кондратием, чтобы пройти к последнему пустующему стулу у стенки.
     Кондратий опасно покачнулся, но на вопрос национальной принадлежности ему было глубоко наплевать – поэтому он продолжал самозабвенно храпеть. Дядя Вагиф с радостью пнул бы самого Кондратия, но он уже убедился в бесполезности агрессивных действий и лихорадочно придумывал способ как бы заставить всю эту шарашку убраться из его дома и, по возможности, сохранить рассудок. Какая-то мысль начинала зарождаться в его голове, но ее прервал тихий хлопок. В комнату ввалились три одинаковых типа в рабочей форме гастарбайтеров с торчащими из-за поясов шангенциркулями.
     - Лелик.
     - Болик.
     - Валек. – профессионально представилась публика и, не теряя времени на дальнейшие разговоры, ринулась во внутренние комнаты. Дом сразу наполнился гвалтом: шумом, звуком работающей дрели, криками: «Лелик, где моя болгарка?», вдали заверещала Стрелка, которой наступили на ложноножку, забил перфоратор… Но даже на этом представление не закончилось. С противным звуком на кухне объявился тощий дяденька с бородкой и лицом Феликса Эдмундовича. Через пару мгновений на пол бухнулся древний кульман. В и без того тесном помещении стало совсем нечем дышать. Дяденька протер очки и вопросил:
     - Скажите пожалуйста, а куда я могу разместить мой кульман?
     - ВООООН!!! – с налившимися кровью глазами проорал дядя Вагиф.
     - А, да, сам вижу – вон. Вон там и поставлю, - кивнул Феликс Эдмундович и, с абсолютно неподобающей его хрупкой комплекции резвостью, поволок кульман в гостиную.
     Дом заполнялся народом. Все быстрее и быстрее из воздуха возникали новые лица, стоял невообразимый шум – все одновременно говорили, здоровались, хлопали друг друга по плечам, обмеряли комнаты, с грохотом переставляли мебель и вообще, хорошо проводили время. Рабочие, экономисты, какие-то бухгалтера с кипами бумаг, сновали вдоль и поперек двора, кто-то постоянно подбегал к дяде Вагифу и что-то спрашивал. А дядя Вагиф… Дядя Вагиф отрешенно сидел на пороге… Видя, как дом превращается в дешевую ночлежку для фантомов, он никак не мог успокоиться.

     «Мой дом, - думал он… - Мои стены… Что они делают? Они оставят меня без моей берлоги… А ведь это моя территория, это моя собственность!!! А как же мое достоинство, моя мужская честь?!!! Но я знаю… Я знаю… - в этом месте размышлений он хитренько прищурился. – Ни мне, так и не вам».
     Он устало встал. Пошевелил руками и ногами, убеждаясь в том, что они послушно ему подчиняются и не подведут в самый ответственный момент, и, издав странно-уместный крик «Я вас породил – я вас и убью!», бросился в гараж. Там с незапамятных времен стояла десятилитровая канистра с соляркой, оставшаяся еще с тех пор, когда у хозяина был автомобиль с дизельным двигателем. Автомобиль продали, а солярку дядя Вагиф придержал до лучших времен. Он был всегда уверен, что она когда-нибудь понадобится. Или нужно будет храбро отражать нападение пришельцев, или подземных червей-пожирателей плоти, или еще какой-нибудь чудной пакости, но солярка терпеливо ждала своего часа. И вот, она его дождалась. В канистре плавали дохлые тараканы, крыса, специфично покончившая с собой, но солярка все еще довольно качественно воняла и обещала ярко гореть.
     С канистрой в руках, дядя Вагиф выскочил наружу. Он долго бегал вокруг дома, щедро орошая благоухающими потоками родные стены, наворотил немало кругов вокруг него, стараясь залить даже незаливаемые места, что-то кричал – занятая публика не обращала на него никакого внимания. Наконец, когда последняя капля дизтоплива была успешно выплеснута на стены, дядя Вагиф на секунду остановился, посмотрел на дом и, с чувством выполненного долга чиркнул у стены спичкой.
     Дом горел… Весело трещали стены, трескалась кладка, отлетали обожженные кусочки штукатурки. Дом горел вместе со всеми гостями – они, казалось бы, даже не заметили катаклизма. Все так же входили-выходили, деловито советовались, все более и более растворяясь в удушливом дыме и языках пламени. Дядя Вагиф посмотрел на дело своих рук и почувствовал, как сердце его наполнятся гордостью. Он отстоял свою честь, избавил себя от неожиданной конкисты на его собственность. А значит – он сильная личность. Он – НАСТОЯЩИЙ МУЖИК!
     А на дворе стоял январь, ну, или что-то около того…

• К оглавлению